Программа для переноса схемы на печатную плату. Печатная плата: описание, назначение. Необходимые инструменты и химия

Трудно найти фантаста, столь самобытного и обладающего таким пророческим даром, как Уильям Гибсон. Сам же писатель утверждает, что ни он, ни его коллеги не имеют никаких волшебных способностей, позволяющих заглянуть в будущее.

«Мы почти всегда ошибаемся» - сказал он в телефонном интервью Wired. Гибсон - человек, который в 1982 году, в рассказе «Сожжение Хром», придумал само слово «киберпространство», а через два года, в дебютном романе «Нейромант», расширил и углубил это понятие.

В книге, которая быстро стала классикой и источником вдохновения для фантастов следующих десятилетий, Гибсон предсказал, что «консенсуальная галлюцинация» киберпространства будет «повседневной реальностью для миллиардов пользователей во всех старнах мира», объединённых в глобальную сеть «немыслимой сложности».

С тех пор Гибсон написал множество столь же успешных и положительно воспринятых критикой романов, среди которых «Граф Ноль» (1986), «Мона Лиза овердрайв» (1988), «Разностная машина» (в соавторстве с Брюсом Стерлингом, 1990), «Распознавание образов» (2003), «Zero History» (2010). И всё же Гибсон говорит, что ему просто повезло создать пророческое описание цифрового мира. «То, что в „Нейроманте“ описано, как сеть будущего, как интернет, на самом деле совершенно не похоже на настоящий интернет» - сказал он в интервью.

Последняя книга Гибсона - сборник нефантастических рассказов «Distrust That Particular Flavor» - вышла в этом году; сейчас он пишет новый роман под рабочим названием «The Peripheral».

Wired: Как вы думаете, стоит ли вообще говорить о «научной фантастике», как об отдельном жанре? В ваших последних книгах, например из трилогии о корпорации «Синий муравей», действие происходит в мире, очень близком к современным реалиям.

Гибсон: Да, сюжет каждой из них разворачивается в году, предшествующем году публикации. Это книги о гипотетически возможном недавнем прошлом, а не о гипотетически возможном будущем. Они пропитаны духом фантастики, но это не совсем фантастика. Я сделал это намеренно и осознанно. Ну, то есть в самом начале это быле не совсем намеренно, но со временем концепция созрела и укрепилась.

Когда я заканчивал свой шестой роман - «Все вечеринки завтрашнего дня» - меня постоянно преследовало чувство, что мир вокруг меня настолько странен и причудлив, что я больше не могу точно измерить и распознать эту постоянно окружавшую меня странность.

Без возможности прочувствовать «уровень причудливости» настоящего я не мог решить, насколько фантастичным мне стоит сделать воображаемое будущее. Вот поэтому последние три книги и получились такими, какими получились - мне нужен был своего рода эталон фантастичности, которым я мог бы измерить последнее десятилетие. Судя по книге, над которой я работаю сейчас, мне это удалось. Я нашёл в себе силы построить на основе фантастической реальности настоящего ещё более фантастический мир будущего…

Для меня меньше всего имеет значение, насколько точно фантастика предсказывает будущее. Её успехи в этом деле весьма и весьма посредственны. Если вы посмотрите на историю научной фантастики, на то, что, по мнению писателей, должно было случиться и на то, что произошло на самом деле - дела очень плохи. Мы почти всегда ошибаемся. В основе нашей репутации провидцев лежит способность людей изумляться когда нам удаётся что-то угадать. Артур Кларк предсказал спутники связи и многое другое. Да, это поразительно, когда кто-то из нас оказывается прав, но чаще всего мы ошибаемся.

Если вы будете читать много старой фантастики, как это делал я, вы обязательно увидите, насколько сильно мы ошибались. Я промахивался гораздо чаще, чем попадал в точку. Но я был готов к этому. Я знал об этом ещё до того, как начал писать. Ничего с этим не поделаешь.

В известном смысле, если ты недостаточно часто ошибаешься, когда придумываешь воображаемое будущее, значит ты просто недостаточно стараешься. Твоё воображение не работает на полную. Потому что если дать ему волю, ты будешь ошибаться, и ошибаться много.

Wired: И всё же люди постоянно обсуждают, насколько пророческим оказался «Нейромант», и насколько точны ваши описания будущего.

Гибсон: Да, люди часто говорят об этом. Просто в нашей культуре заложено такое вот особенное отношение к предсказаниям. Но фантасты - не провидцы. На самом деле не бывает никаких провидцев. Все они или сумасшедшие, или шарлатаны. Впрочем, среди фантастов тоже попадаются сумасшедшие и шарлатаны, я знаю нескольких таких. Просто иногда, если как следует дать волю воображению, посмотреть на вещи непредвзято, получается придумать что-то, что потом происходит на самом деле. Когда такое случается - это прекрасно, но в этом нет никакой магии. В нашем языке нет других слов, кроме магии или волшебства, которыми можно описать работу фантастов и вообще всех, кто имеет дело с будущим.

Иногда кто-нибудь в интернете возьмёт, да и назовёт меня «оракулом»… А как только прозвучало слово, связанное с волшебством, - я уже хорошо знаю это по опыту - как только кто-то сказал «оракул», всё, бац! - слово у всех на слуху, его повторяют бесконечно. Наверное, это хорошо для бизнеса. А мне потом приходится ещё долго разубеждать людей в том, что у меня есть волшебный пророческий дар… На самом деле, если вы не поленитесь и тщательно погуглите всё, что связано с Уильямом Гибсоном, вы найдёте тонны текстов и постов, в которых люди обсуждают и обсуждают, как часто я был не прав. Где мобильные телефоны? И нейросети? Почему в мире «Нейроманта» такой медленный интернет? Наверное, я и сам мог бы написать неплохую критическую статью о «Нейорманте», чтобы убедить читателей, что там всё неправильно.

То, что в «Нейроманте» описано, как сеть будущего, как интернет, на самом деле совершенно не похоже на настоящий интернет. Я описал нечто. Я не смог правильно угадать, чем это будет, но у меня получилось передать ощущение от этого «нечто». И благодаря этому ощущению я опередил всех. Дело даже не в том, что другие предсказания были хуже. Просто в начале 80-х вообще очень мало фантастов обращали внимание на компьютерные сети. Они писали о другом.

Мне повезло, невероятно повезло - я очень вовремя увлёкся идеей написать о цифровом мире. Невероятная удача! Когда я писал роман, вернее даже ещё раньше, года за два до этого, когда я писал пару рассказов, из которых потом вырос «Нейромант», из котороых выросла вообще вся вселенная «Нейроманта» - у меня ушла неделя-другая на каждый - я писал и думал: «Только бы успеть! Только бы успеть опубликовать их прежде, чем ещё 20 000 человек, которые прямо сейчас пишут абсолютно то же самое, опубликуют своё!» Потому что я думал, что это совершенно банально. Я думал: «Вот оно! Пришло „время паровых машин“ для таких сюжетов».

Знаете, что такое «время паровых машин»? Люди делали игрушечные паровые машинки тысячи лет. Их умели делать греки. Их умели делать китайцы. Много разных народов их делали. Они знали, как заставить маленькие металлические штуковины вертеться с помощью пара. Никто никогда не мог найти этому никакого применения. И вдруг кто-то в Европе строит у себя в сарае большую паровую машину. И начинается промышленная революция. Пришло время паровых машин. Когда я писал эти два рассказа, я даже не знал, что наступающие десятилетия назовут «цифровой эрой». Но это было время паровых машин. Оно пришло.

Кто-то в Англии тогда начал продавать компьютеры размером с книгу. Я не знал, - да это было и не важно для меня - что через несколько лет наручные часы Casio будут мощнее этих компьютеров, мне было достаточно того, что их уже сегодня можно купить, и что они очень маленькие. Я подумал: «Так, со временем они станут всё дешевле и всё распространённее. Что люди будут делать с ними?» Картинка у меня в голове была абсолютно естественной и очевидной. Ещё несколько лет после этого я не переставал удивляться тому, что у меня за спиной не было огромной волны писателей, которая раздавила и поглотила бы меня после того, как я открыл шлюзы этими маленькими рассказами о киберпространстве. Волна в конце концов пришла, но это произошло позже, чем я ожидал. Это было странно. Я очень сильно выиграл от этого.

Wired: Недавно в Твиттере вы писали о том, что планируете новый роман, «The Peripheral». Что вы можете нам рассказать о нём?

Гибсон: Даже в Твиттере я сказал слишком много. Твиттер - единственное место, где я поддался искушению изменить своему глубокому, инстинктивному страху обсуждать текущую работу. Я не могу добавить ничего к тому, что сказал там. Но раз уж я проболтался, повторю это здесь - сюжет романа развивается не просто в будущем, а в целых двух вариантах будущего. Так что те, кто соскучился по всем этим «гибсоновским штучкам» из будущего, найдут в нём то, что они хотят.

Wired: Вы сейчас читаете комиксы? Как-то вы сказали, что источником вдохновения для «Нейроманта» среди прочего был и один французский комикс.

Гибсон: Да, что-то такое было, когда я листал англоязычные выпуски Heavy Metal в магазинчике комиксов на углу. Обычно я только пролистывал их, но не покупал. Комиксы были одной из немногих радостей в моей не слишком богатой впечатлениями жизни. Я обожал их, как и все дети в то время. И подростком я тоже их любил, но когда я стал чуть старше, моя жизнь сильно изменилась, произошло много всего и я забросил детское увлечение. Так что революцию Marvel я пропустил. Когда я снова почувствовал к ним интерес, была в разгаре эра андеграундных комисксов Zap и Роберта Крамба . После этого я больше никогда особо не увлекался комиксами. Если бы я родился лет на десять или двадцать позже, я бы наверняка до сих пор любил их.

Сейчас я редко читаю комиксы. Иногда они мне нравятся, но обычно это потому, что я лично знаю автора или кого-то из его друзей. В последнее время так бывает всё реже и реже. Но вокруг меня по-прежнему полно комиксов - моя дочь одно время серьёзно увлекалась инди-комиксами, и любит их до сих пор. Правда я подозреваю, что одной из причин такого её увлечения было то, что я в них ничего не понимаю. Наверное, это правильно. Когда она говорит со мной о литературе, я не могу удержаться от советов - «Прочитай то, обязательно прочитай это». У каждого должна быть своя, эксклюзивная сфера интересов. Это нужно, чтобы определиться в жизни.

Wired: Что вы думаете о моде последних лет на голливудские экранизации классических произведений фантастики? Вот, например, снова собираются снимать «Звездный десант» Хайнлайна, «Видеодром» Кроненберга будут переснимать…

Гибсон: Правда? Из «Видеодрома» сделают боевик?

Wired: Да, и снимать его будет не Кроненберг.

Гибсон: Ну… [смеётся] Если честно, сейчас я меньше слежу за голливудским кино, чем раньше. Думаю, причина в том, что оно превратились в большой бизнес, консервативный и без рискованных экспериментов. Поэтому и снимают чаще всего римейки успешных или культовых фильмов. С бухгалтерской точки зрения это безопасные вложения. Тем не менее, в последние года три стало больше фантастических фильмов которые не являются ни римейками, ни блокбастерами с огромным бюджетом. Они мне нравятся и, я думаю, они станут классикой. У меня есть надежда, что мы живём в эпоху интересных, захватывающих и оригинальных фильмов.

Wired: Приведите несколько примеров.

Гибсон: «Начало», хотя у него, конечно, большой бюджет, «Луна 2112», «Исходный код», «Ханна» - если только можно считать этот фильм фантастическим. Я думаю, он близок к этому жанру. На самом деле полный список гораздо длиннее, просто я сейчас не вспомню всего. Еще «Химера», например…

Следующая часть - о твиттере, старинных часах и интеренет-зависимости.

17 марта исполняется 60 лет писателю-фантасту Уильяму Гибсону. Уже его первый роман, "Нейромант", получил премию Хьюго, премию памяти Филиппа Дика и премию Небьюла, а автор стал культовым как основатель нового литературного жанра "киберпанк". В этом статусе Гибсон пребывает и по сегодняшний день, успешно выдавая все новые "картинки кибернетического будущего".

Будущий гуру фантастики родился в маленьком американском городке Конвей (штат Южная Каролина). В 1968 году он перебрался в Канаду, чтобы избежать призыва на военную службу и не попасть во Вьетнам. В Канаде, в Ванкувере, он живет и по сей день - его иногда даже называют "ванкуверский затворник". Позднее Гибсон вспоминал: "Дело было, скорее, не в моей симпатии к народу Северного Вьетнама, сражавшегося против американского империализма: мне хотелось жить в окружении девушек-хиппи и курить много гашиша".

Писать Уильям Гибсон начал после рождения первого ребенка. Первой его публикацией в жанре научной фантастики стал рассказ "Осколки голографической розы" (1977 год). А в 1984 году увидел свет первый роман "Нейромант", который сразу стал сенсацией. В нем Гибсон не только ввел в оборот словечко "киберпространство", но и предположил, как это явление будет выглядеть в дальнейшем. Впоследствии он утверждал, что изобретение Интернета сопоставимо для человечества с изобретением городов.

Для создания нового литературного языка Гибсону потребовался лексикон научно-фантастических симпозиумов и программистов. Чтобы послушать последних, он специально ездил в Сиэтл, где тогда набирала силу корпорация Microsoft. Однажды он услышал разговор двух женщин, работавших в армейской части машинистками на терминалах, использовавших перфокарты. Дамы обсуждали вирусы в оборудовании. "Я не стал задавать вопросов, а просто подумал, что это отлично звучит. Тогда мало кто что-то знал о компьютерных вирусах, но я понял, как это сработает в "Нейроманте"".

Мир будущего, созданный Гибсоном, совершенно особенный. Вряд ли кто-то захотел бы в нем жить, но он по-своему гипнотизирует. В его произведениях - всегда острый сюжет и высокая насыщенность описаниями множества гаджетов. Движущей силой глобализации Гибсон считает деятельность транснациональных мегакорпораций. Жизнь общества в его романах полностью подчинена интересам враждующих корпораций. Важная особенность: в романах Уильяма Гибсона всегда значительную часть повествования занимает Япония. Это не удивительно: в 80-х именно Япония была, можно сказать, технологическим центром мира.

Вскоре произошло нечто неожиданное. Началась компьютерная эра, и подрастающее поколение хакеров и продвинутых пользователей посчитало книги Гибсона чуть ли не путеводителями. Внезапно он обнаружил, что стал отцом киберпанка, нового литературного движения, заставшего его самого врасплох.

Тут, наверное, следует сделать небольшое отступление, чтобы углубиться в само понятие "киберпанк". У нас его принято воспринимать достаточно поверхностно, - дескать, это фантастика про компьютеры и все, что с ними связано. На самом деле произведение в жанре "киберпанк" должно содержать несколько обязательных элементов. Во-первых, его героями должны быть обитатели социального "дна". Во-вторых, должны присутствовать высокие (и не только компьютерные) технологии, доступные этим самым отбросам общества.

Если коротко, киберпанк - это научная фантастика эпохи компьютерной революции. Киберпанк появился практически одновременно с появлением ПК, когда - правда, для еще очень и очень немногих - стало ясно, что на свет появилась не просто какая-то новая забавная игрушка, а инструмент, существенно расширяющий возможности человека, новая точка опоры, которая вскоре перевернет мир . Киберпанк оказал огромное влияние на другие виды искусства и в итоге привел к формированию новой молодежной контркультуры, с литературой как таковой практически не связанной.

Справедливости ради стоит сказать, что Гибсон, собственно, киберпанк не изобретал - ни само это слово, ни направление, которое им принято обозначать. Слово - совсем по другому поводу - придумал в 1983 году писатель Брюс Бетке. Основные особенности нового направления в общих чертах сформулировал редактор Гарднер Дозуа. Более же детальную разработку принципов киберпанка осуществил Брюс Стерлинг, писатель и критик, ставший главным его идеологом и пропагандистом. Заслуга же Гибсона в том, что именно его перу принадлежат произведения, признанные впоследствии каноническими текстами этого жанра.

Главные романы Уильяма Гибсона, принесшие ему всемирную славу, собраны в две трилогии:

"Трилогия киберпространства" (Sprawl trilogy, 1984 - 1988): "Нейромант" (Neuromancer, 1984), "Граф Ноль" (Count Zero, 1986, более правильным переводом названия будет "Обнуление счетчика" или "Нулевой отсчет"), "Мона Лиза Овердрайв" (Mona Liza Overdrive, 1988).

"Трилогия моста" (Bridge Trilogy, 1993 - 1999): "Виртуальный свет" (Virtual Light, 1993), "Идору" (Idoru, 1996), "Все вечеринки завтрашнего дня" (All Tomorrow"s Parties, 1999).

Также перу Гибсона принадлежит роман в жанре "стимпанк" "Машина различий" (The Difference Engine, 1990), написанный в соавторстве с Брюсом Стерлингом. И, разумеется, множество рассказов и повестей.

Самые новые произведения - романы "Распознавание образов" (Pattern Recognition, 2003) и "Страна призраков" (Spook Country, 2007). Действие антиутопического триллера Spook Country происходит в современных Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне. То есть Гибсон в некоторой степени превращается из провидца в наблюдателя.

Герои Гибсона - люди, отверженные "нормальным" обществом: хакеры, проститутки, воры, наемные солдаты, убийцы, наркоторговцы и т.п. Например, Мона Лиза из романа "Мона Лиза овердрайв" - 16-летняя проститутка, оказавшаяся втянутой в разборки хакеров и корпораций-дзайбатцу. А в рассказе (и фильме) "Отель "Новая Роза"" проститутка обводит вокруг пальца двух промышленных шпионов. Ну, хакеры там присутствуют практически в каждом произведении...

Гибсон также предсказал бум нанотехнологий, появление виртуальных личностей, биоимплантантов - технологических заменителей природных органов человека и т.п. А в романе "Идору" Гибсон блестяще предсказал появление социальных сетей. Но вот, к примеру, появление и распространение мобильных телефонов он предсказать не сумел...

Нельзя не сказать и о роли Уильяма Гибсона в кинематографе. По его произведениям (и сценариям) снято два фильма: "Джонни-мнемоник" (1995) и "Отель "Новая Роза"" (1998). Кроме того, Гибсон - автор сценариев ко многим сериям "Секретных материалов". Можно сказать просто: если агенты Малдер и Скалли в какой-то серии не ловят зеленых человечков, а блуждают в киберпространстве - автором сценария этой серии обязательно окажется Уильям Гибсон.

И напоследок - одна весьма характерная цитата Гибсона:

"В известном отношении технологии выглядят со стороны просто плохо. То есть, если посмотреть на Интернет объективно, то можно подумать, что это цунами грязи, нечто такое, к чему вы бы и близко не подпустили детей. Но в то же время он - составная часть культуры. Что нас отличает, так это личная память. Информация, содержащаяся в наскальных росписях, превращается в библиотеку Борхеса, библиотека Борхеса - в ноутбук. Интернет - это совместно используемая память биологического вида".

Виктор ДЕМИДОВ

Способны ли писатели-фантасты предсказывать будущее? Способны, но большинство их предсказаний сбывается не так и не тогда, как предполагали авторы. Жюль Верн, Уильям Гибсон, Кир Булычев, Сергей Лукьяненко не столько предсказывали будущее, сколько преувеличивали настоящее, чтобы было интересней читать. Играли в свои писательские игры, не претендуя на научную точность. Вот так оно и бывает: играют, шалят, а сдуру могут и угадать.

Нами, но не для нас

«Фантастика, конечно, может нести в себе элемент прогноза, — говорит Сергей Лукьяненко, самый известный из ныне здравствующих российских писателей-фантастов, — но он по большей части случаен. У меня так происходило несколько раз с геополитическими ситуациями типа терактов в Америке или войны в Югославии… Но в этом нет ничего необычного: тенденции, ведущие к этим событиям, появлялись загодя, и вполне можно было почувствовать, что подобное рано или поздно произойдет. Но было у меня и много предсказаний, которые не сбылись. Например, вооруженный конфликт между Россией и Украиной… Слава богу — не сбылось!»

«Будущее делается нами, но не для нас», — считали Аркадий и Борис Стругацкие. Об этом — одно из их самых сложных и трудно трактуемых произведений «Улитка на склоне». Будущее не зависит от наших представлений о нем, утверждают писатели, оно всегда неожиданно, всегда чужое. Не плохое или хорошее, а чужое.

Стругацких в первую очередь интересовал день сегодняшний с его вопросами и сложностями. В конце 80-х годов на телевидении проходил телемост между СССР и США «Вместе на Марс»: выступали ученые, писатели, в их числе Аркадий Натанович Стругацкий. Запись его выступления после прямого эфира была размагничена — по мнению редактора Льва Николаева, «фантасты проявили меньше фантазии, чем ученые». А Аркадий Стругацкий всего лишь сказал что-то вроде того, что рановато думать о полетах на далекие планеты, когда у нас на Земле столько социальных и нравственных проблем…

И все-таки кое-что Стругацкие предсказали довольно точно. Самым пророческим их произведением стала повесть «Хищные вещи века» и полным попаданием в яблочко истории — «дрожка» и «слег». В 1965 году Стругацкие в точности описали поведение людей на рейв-дискотеках, появившихся в конце 90-х, и действие на организм наркотика метамфетамин, получившего хождение в те же годы. Рок-музыкант Захар Май, долгое время проживший в США и хорошо разбирающийся в клубной культуре того периода, даже написал песню с рефреном «Эй, слегачи!», имея в виду любителей электронной музыки, употребляющих метамфетамин. Интересно, слышал ли эту песню Борис Натанович Стругацкий и как к ней относится?

Иллюстрации к произведениям Сергея Лукьяненко

Лондон тонет в навозе

Фантасты скорее не предсказывают будущее, а рисуют его нарочито невеселый вариант, сгущают краски, чтобы «сглазить», отвести вероятную проблему. По мнению Вячеслава Рыбакова, они, словно шаманы, «заклинают» будущее — рисуют его мрачным, чтобы оно оказалось все же более светлым.

Доказывая тщетность предсказаний, Кир Булычев любил рассказывать, как во времена того же Уэллса английские публицисты били тревогу: по их подсчетам, если общество будет развиваться такими темпами, то к середине ХХ века Лондон будет… по колено засыпан конским навозом. Они не могли представить других средств передвижения, кроме конки! Почему? Объяснение этому есть в другой статье Кира Булычева: «Писатели вообще не придумывают машин, это дело ученых и техников, пусть и сбылось все-таки кое-что из предсказанного фантастами. Но ни один человек не долетел до Луны по способу, придуманному Жюлем Верном или Александром Беляевым. И никому не построить лазерный излучатель по методу Алексея Толстого в “Гиперболоиде инженера Гарина”».

Иллюстрации к произведениям Кира Булычева

Предсказания Верна не верны

Именно Жюлю Верну приписывается изобретение многих машин и приспособлений, которыми мы пользуемся сейчас… Разве это не так? Нет. Ничего он не изобретал. Будучи историком и человеком большой эрудиции, Кир Булычев это заблуждение легко рассеивал. Жюль Верн не был изобретателем, но всерьез интересовался техникой как любитель — он выписывал самые передовые научно-популярные журналы своего времени и тщательно штудировал их. Все, что описал в своих книгах Верн, в его время уже было придумано профессиональными инженерами — что-то на бумаге, а что-то и в реальности. Фантаст лишь увеличил размеры реальных изобретений, гиперболизировал их масштабы, то есть поступил так, как поступают все писатели! «Когда ему хотелось показать весь ужас прусского милитаризма, он увеличивал и без того гигантскую пушку, которая стреляла на маневрах, — писал Кир Булычев. — Подводные лодки в те времена еще были небольшими, маломощными. А Жюль Верн писал роман о свободном супермене — и он подарил ему суперлодку…» Кстати, ближайшее уже будущее показало Верну невозможность «Наутилуса» — для столь долгих подводных путешествий ему понадобилось бы невероятное количество дизельного топлива. А никакого нового источника энергии писатель представить не смог. Поскольку был писателем, а не инженером…

Есть еще один пример писательского предсказания. Незадолго до катастрофы с «Титаником» был написан роман о гигантском океанском лайнере с названием «Титан», который потонул, столкнувшись с айсбергом. Но это пример из той же серии — вроде теракта в США или войны в Югославии. Предсказание напрашивалось само собой! Гигантизм бил все рекорды. Писатель почувствовал тенденцию и гиперболизировал ее. Но не был услышан. В реальности люди поступили так же безумно, как в фантастическом произведении.

Иллюстрации к произведениям Жюля Верна

Когда компьютеры были большими

Вот еще одна история с предсказанием, более близкая к нам по времени. В мини-сериале «Дикие пальмы», снятом в США в 1993 году, есть любопытная сцена. На банкете после презентации голографических симулякров главному герою, которого играет Джеймс Белуши, представляют высокого и худощавого мужчину в круглых очках. «Это Уильям Гибсон, — звучит фраза. — Он придумал выражение “кибернетическое пространство”». Знаменитый писатель-фантаст, один из зачинателей литературного направления киберпанк, сыграл самого себя. Это он придумал мир виртуальной иллюзии и корпоративных войн за самое ценное, что есть в новой реальности, — за информацию. Гибсон придумал даже хакеров — в его произведениях они называются «компьютерные ковбои». Эти маргиналы стараются разбогатеть, взламывая хранилища информации крупных фирм… Это ли не пример сбывшегося пророчества? Пример. Впрочем, не вполне корректный.

«Киберпанковская трилогия» Уильяма Гибсона и прилегающие к ней рассказы писались во второй половине 80-х. Компьютеры тогда были типа майнфрейм (mainframe). Они были большими — по одному, максимум по два-три на институт. Служащие строились к ним в очередь с перфокартами, потом с более продвинутыми носителями… У Гибсона был консультант — сотрудник то ли Пентагона, то ли NASA, — и он рассказал молодому писателю, какими путями, по его мнению, будет развиваться компьютерная техника. Ведущие специалисты того времени были уверены, что компьютеры будут «расти» и впредь: нас ждут огромные машины с большими хранилищами информации, где у каждого будет своя область, защищенная специальными программными средствами, и дистанционный доступ с помощью индивидуальной консоли. Таким и описал ближайшее будущее Уильям Гибсон. Ни передовые ученые, ни тем более писатели не смогли предсказать персональных компьютеров с собственными, персональными же накопителями информации, то есть с жесткими дисками! Они опять же, как их предшественники век назад — как с суперпушкой, как с навозом, — только увеличили масштабы.

Отсюда и «кибернетическое пространство» — виртуальный мир, созданный внутри гигантского «винчестера». Отсюда и «компьютерные ковбои» — люди, выходящие в это поделенное между пользователями пространство и взламывающие защиту чужих секторов. Не смогли Гибсон с его консультантом придумать и радикально новые носители — герой фильма «Джонни-мнемоник», снятого по одноименному рассказу Гибсона, переносит в своем мозгу объем информации меньший, чем сейчас занимает эта кинокартина в формате блютуз!

Появление PCу каждого на столе и флешки в кармане, кажется, должно было сломать такую красивую и полную преступной романтики и жесткого тоталитарного контроля над информацией картину будущего… Так бы и случилось, если бы не появился интернет. Всемирная сеть соединила тысячи персоналок в единое «кибернетическое пространство» и тем самым обеспечила пространство для деятельности «компьютерных ковбоев», получивших название «хакеры». Произошло удивительное событие: опираясь на абсолютно ошибочные базовые предположения, писатель довольно точно предсказал картину…

Более того: судя по всему, нас ожидает будущее, которое еще больше похоже на киберпанковский мир Гибсона. Его принесут «облачные технологии». Планшетник, айпад — это та же консоль. А информация — семейные фотографии, любимые песни, наконец, деловая переписка — хранится на сервере у «дяди»; она может быть украдена, может стать достоянием заинтересованных организаций…

Иллюстрации к произведениям Уильяма Гибсона

Не то, не так и не тогда

Жюль Верн не дожил целых полвека до того, как появился реальный «Наутилус». А это для тех скоростей, какими развивалась техника в ХХ веке, довольно много. Писатель умер в 1905 году, а в 1954-м в США построили первую атомную подводную лодку. Она ни капельки не была похожа на субмарину капитана Немо, но носила название именно в честь нее — «USS Nautilus».

Примеры и Верна, и Гибсона показывают, что писатели, конечно, предсказывают — но, как в том анекдоте, не то, не так и не тогда! Кир Булычев был прав: изобретать — удел инженеров. И писатели не способны предсказать технические изобретения в точности, но они способны увидеть общие, магистральные пути развития общества. На подобные писательские «прозрения», а не на «Титан» и «Наутилус», стоит обращать внимание. Важны не девайсы на столе и в кармане, а тенденции.

В романе Олега Дивова «Выбраковка», вышедшем в 1999 году, герой курит сигареты с надписью «Табак убивает». Опять же — угадано неточно. Но и мир, в котором мы живем, не столь жесток, каким был придуман Дивовым больше десятилетия назад. Значит,тогда его услышали.

Уильям Гибсон (полное имя - Уильям Форд Гибсон / William Ford Gibson) родился 17 марта 1948 года в городе Конвэй, штат Южная Каролина. Жизнь шла своим чередом и не обещала ничего необычного, несмотря на весьма бурную молодость - Гибсон с трудом учился в колледже, нередко бродяжничал и хипповал, но в августе 1964-го в далеком Тонкинском заливе произошел известный инцидент с американскими эсминцами «Мэддокс» и «Тэрнер Джой», ставший формальным поводом для начала Штатами Вьетнамской войны. Через несколько лет стало ясно, что быстрой победы не получится. Эти исторические события непосредственным образом повлияли на судьбу будущего писателя: у двадцатилетнего Гибсона были все шансы попасть под соответствующий призыв. Перспектива участия в борьбе с «мировым злом» с помощью М16 и напалма совершенно не прельщала молодого человека. Выход был найден - в 1968-м он уезжает в Канаду. Пожив некоторое время в Торонто, Уильям окончательно осел в Ванкувере, где и обитает по сей день.

По образованию Гибсон - специалист в области англоязычной литературы. Идея стать писателем пришла к нему в студенческие годы. Как признавался сам фантаст, «Я листал Magazine of Fantasy and Science Fiction и думал, что мне по силам написать один из этих рассказов. Я садился и пытался написать что-либо подобное, но у меня никогда ничего не получалось. Наконец, от разочарования и горечи я начал писать по-своему, просто чтобы от этого отвязаться».

Писательская карьера Уильяма Гибсона началась в 1977 году с публикации в журнале Unearth рассказа «Fragments of a Hologram Rose». Это небольшая история про новый вид развлечения - симстим, разновидность виртуальной реальности. Причем действие происходит в декорациях разрухи и военного положения после новой гражданской войны в США. На протяжении следующих лет было написано еще несколько рассказов, в том числе цикл «The Gernsback Continuum» (1981), который через некоторое время вышел отдельным сборником.

Уже по первым пробам пера стало ясно, что Гибсон совершенно не собирается писать мэйнстрим, а скорее склонен к экспериментам с новыми тогда темами. Самыми известными работами Гибсона начала 1980-х стали «Johnny Mnemonic» (1981) и «Burning Chrome» (1982). Они стали, по сути, предисловием к нескольким последующим романам.

В этих рассказах есть почти все элементы киберпанка: динамичный сюжет, всемогущие корпорации, высокие технологии и хакеры, или, как он их называл, «console cowboys». И, наконец, самое главное - Инфоматрица, глобальная компьютерная сеть, непременный атрибут и условие существования общества недалекого будущего, в котором живут герои его произведений. Новаторство Гибсона проявилось в полном пересмотре формулы будущего, которой придерживалась научная фантастика того времени. Вместо классической схемы «космос - роботы - атомная энергия» он использовал «компьютерные сети - биотехнологии - виртуальная реальность».

Такое видение фантастики нашло понимание и поддержку у единомышленников. Самым, наверное, важным стало личное знакомство Уильяма Гибсона с Брюсом Стерлингом в августе 1981 года на небольшой научно-фантастической конференции в Остине. Гибсон представил там свой рассказ «Burning Chrome», который вызвал у Стерлинга неподдельный энтузиазм. Впоследствии эта встреча вылилась в длительное и плодотворное сотрудничество. Стерлинг высоко ценил работы своего коллеги, поэтому нет ничего удивительного в том, что собранная Стерлингом антология киберпанка - сборник «Mirrorshades: The Cyberpunk Anthology» - содержала сразу два рассказа Гибсона. Это просто отражение реальной роли этого писателя в развитии жанра.

Самый первый роман Уильяма Гибсона - «Neuromancer» (1984) - одновременно стал самым известным и, возможно, самым успешным его произведением. Рассказ о хакере, стремящемся вернуться в киберпространство и втянутом в борьбу двух искусственных интеллектов, с хорошим драйвом и многозначной концовкой стал революцией в жанре научной фантастики. Киберпространство вообще стало одной из главной находок Гибсона в этом романе. «Neuromancer» получил множество премий, среди которых такие престижные, как Hugo, Phillip Dick Award, Nebula, Seiun и Ditmar.

О «Нейроманте» можно говорить долго и упорно, но отмечу только несколько интересных моментов, связанных с самым киберпанковским романом в истории. Уильям Гибсон неоднократно повторял, что никогда не думал, что его книга станет настолько популярной. Ведь он нарушил все каноны написания успешной фантастики, какие только можно было придумать. «Я думал, что, возможно, когда-нибудь мою книгу поймут где-нибудь во Франции. Возможно, там даже возникнет культ, подобный культу Джерри Льюиса. Но никто другой этого читать не будет», - это слова самого автора, сказанные через два года после выхода романа в свет.

Несмотря на то, что Гибсон тогда имел весьма поверхностное представление о технических аспектах компьютерных технологий, его видение перспектив их развития оказалось достаточно продуманным для того, чтобы заинтересовать множество людей, в том числе связанных с их разработкой. По сути, Гибсон взял комплекс представлений того времени о компьютерах, разложил его на элементы и построил из них свою систему. Он создал своеобразное «ожидание технологии», которое вполне могло оказать определенное влияние на пути развития потребительских компьютерных технологий. Кроме этого, ощутимую помощь Гибсону оказал Брюс Стерлинг, иногда консультировавший его по многим вопросам. Конечно, в «Нейроманте» потом находили много технических ошибок, но ведь это все-таки фантастическая литература, а не научный трактат, поэтому подход в духе «Неправда! Не так это работает!» здесь не всегда уместен, тем более, что можно привести множество намного худших примеров прямо-таки патологического незнания и нежелания разбираться в особенностях компьютерной техники в работах других авторов, и не только фантастов.

«Neuromancer» стал первым романом трилогии, которую обычно называют «Sprawl Chronicles». Следующие два - «Count Zero» (1986) и «Mona Lisa Overdrive» (1988), - развивая тематику «Нейроманта», имеют и свои особенности. В них действуют многочисленные искусственные интеллекты, свободные обитатели Матрицы, часто использующие людей в своих целях и ожидающие от них определенного поклонения. Смесь высокотехнологичной фантастики и вудуистских культов придала новые оттенки жанру киберпанка. Гибсон пытается спорить с идеей противопоставления человеческого духа, разума и его физического тела. Идея полного переноса всей активности человека в киберпространство, похоже, не соответствует взглядам Гибсона и преподносится скорее в качестве примера извращенного восприятия технологий.

Названные романы стали последними произведениями в жанре классического киберпанка, написанными Гибсоном. В следующих книгах он постепенно уходит от стиля и тематики, принесших ему всемирную известность. Наверное, это было правильным решением: разработанные Уильямом Гибсоном ходы и антураж уже вовсю эксплуатировались другими писателями, пожелавшими получить свою порцию успеха в этом неожиданно ставшем популярным жанре. Когда-то свежие и революционные находки постепенно становились штампами. Изобретатель же всего этого совершенно правильно решил не превращаться в прижизненный памятник самому себе, что было бы дурным тоном, а попробовал выйти за рамки одного, пусть и очень популярного тогда жанра.

Это было осуществлено уже в следующем романе - «The Difference Engine» (1991), написанном Гибсоном в соавторстве все с тем же Брюсом Стерлингом. Сохранив прежнюю тематическую взаимосвязь с компьютерными технологиями, они резко поменяли декорации. Вместо ближайшего будущего нам предлагают отправиться во времена Викторианской Англии и стать свидетелями индустриальной революции, которая отличается от известной нам тем, что Чарльзу Бэббиджу все-таки удалось довести до рабочего применения свои кибернетические машины, и эпоха компьютеров, пусть работающих на паровой тяге, началась веком раньше. Вокруг этого допущения и строятся события романа. Жанр книги, столь своеобразно объединившей паровую и цифровую эпохи, впоследствии был назван «Steampunk».

Действие второй, несколько менее известной в наших краях трилогии Гибсона, которая носит имя «Bridge Chronicles», происходит в 2015-2020 годах, часто в Японии и вообще на Востоке. Как и произведения предыдущего цикла, романы «Virtual Light» (1993), «Idory» (1996) и «All Tomorrow"s Parties» (1999), оставаясь вполне самостоятельными работами, имели много точек соприкосновения. Писатель продолжил исследование того мира, которым вполне может стать окружающая нас действительность. Характерный стиль Гибсона в изложении перспектив развития новых технологий и проникновения их в самые различные сферы оставался достаточно мрачным.

Так, например, «Idory» посвящен теме взаимодействия компьютерных технологий и масскультуры, в частности, созданию виртуальных поп-артистов и других персонажей, наделенных искусственным интеллектом. Как известно, подобные эксперименты уже имеют место в действительности, нередко добиваясь популярности. Название книги - японское слово, которое происходит от английского idol (идол). Многое в романе стало плодом личных впечатлений Гибсона от посещений Японии и Гонконга.

Успех творчества писателя рано или поздно должен был привлечь внимание кинематографистов. Так и произошло, правда, отношения с кино у Гибсона получились своеобразные и неоднозначные.

Первым опытом стала неудачная попытка написания сценария к фильму «Чужой-3» Дэвида Финчера. Гибсона специально пригласили на эту должность и связывали с ним большие надежды. Но чем дальше продвигалась работа над фильмом, тем меньше оставалось от его варианта. В конце концов, от услуг Гибсона отказались, и картину сняли по сценарию других авторов.

Первой экранизацией его собственного произведения стал «Джонни-мнемоник» (1995), поставленный Робертом Лонго. Главную роль отдали Кеану Ривзу, а сам Гибсон, естественно, написал сценарий. Режиссер утверждал, что они хотели сделать черно-белый фильм в духе альтернативного кино, но вскоре поняли, что под такую затею денег никто не даст. В конце концов, первоначальную идею пришлось несколько подправить, а результатом стал красочный и немного театральный фильм. Несмотря на то, что в определенных кругах фильм считается культовым, в коммерческом плане картина с треском провалилась. Некоторым утешением для авторов стало то, что версию для японского проката удалось сделать несколько ближе к первоначальному замыслу. Так или иначе, «Джонни-мнемоник» имеет свои хорошие стороны и остается самым известным фильмом по произведениям Гибсона.

Через три года был реализован новый проект по переносу на киноэкран еще одного раннего рассказа о трудных буднях профессионалов промышленного шпионажа - «New Rose Hotel». На этот раз над сценарием попеременно работала целая группа авторов, в том числе коллега Гибсона по киберпанковскому цеху Джон Ширли, в результате чего оригинальный сюжет был порядочно изменен. Картина не принесла особых лавров своим создателям.

Что касается самого знаменитого произведения Гибсона, то компания, которая приобрела в свое время все права на экранизацию «Нейроманта», обанкротилась. В результате этого перспективы выхода хоть какого-нибудь фильма на эту тему по сегодняшний день остаются более чем туманными.

Попробовал себя писатель и в других жанрах, став автором поэмы «Agrippa - A Book of The Dead» (1992) и ряда других стихотворных произведений, а также сняв документальный фильм «No Maps For These Territories» (2000). Кроме этого, его статьи нередко можно встретить на страницах Wired, Observer и некоторых других журналов.

Ознакомившись с произведениями Уильяма Гибсона и его биографией, неизбежно задаешься вопросами: как объяснить феномен его произведений? Как человеку, не имеющему никакого прямого отношения к высоким технологиям и никогда не работавшему с компьютерами профессионально, удалось создать произведения, по праву признанные лучшими в жанре? Ведь, по сути, он сымитировал целую науку, придумал массу терминов, умудрившись при этом не потерять в чисто художественных качествах своих работ. Конечно, полностью ответить на эти вопросы не смог бы, наверное, даже сам Гибсон. Поэтому можно только высказывать предположения.

Как правило, массовое сознание неспособно напрямую воспринимать какие бы то ни было новые научные открытия или перспективные технологии. Ведь строгий и формализованный стиль их изложения удобен специалистам в соответствующих областях и приспособлен именно к особенностям такой аудитории. Все остальные люди реагируют на популярный пересказ этих идей, причем, если его делает специалист или разработчик, то это скорее исключение, чем правило, это будет чуть ли не последняя вещь, которой озаботится автор перспективной разработки. При этом разрыв между открытием и популярной интерпретацией может составить многие годы. О прогнозах в таком случае речь вообще не идет. Но продукты, созданные высокими технологиями, быстро внедряются в повседневную жизнь и требуют осмысления и выработки хоть какого-нибудь отношения, как можно более быстрого заполнения этого вакуума восприятия. Так, скорее всего, и произошло с Гибсоном: он оказался способным прочувствовать и «перевести» язык новых технологий не просто на язык работ научно-популярного плана, но на язык научной фантастики, органично связав традиции литературного жанра и действительность развивающихся технологий. Он уловил тенденции и суть происходящих перемен и описал их в ярких образах, построив картину будущего в антураже самого духа времени. Это требовало таланта особого рода, и Уильям Гибсон обладал им в полной мере.

Алексей Кутовенко, [email protected]

Печатная плата представляет собой элемент конструкции, который состоит из диэлектрической основы и медных проводников, которые нанесены на основу в виде металлизированных участков. Она обеспечивает соединение всех радиоэлектронных элементов цепи.

Печатная плата имеет ряд преимуществ по сравнению с объемным (навесным) монтажом с использованием кабелей и проводов:

• высокая плотность монтажа радиокомпонентов и их соединений, в результате чего значительно сокращаются габариты и вес изделия;
• получение проводников и экранирующих поверхностей, а также радиоэлементов в едином технологическом цикле;
• стабильность, повторяемость таких характеристик, как емкость, проводимость, индуктивность;
• высокое быстродействие и помехозащищенность схем;
• стойкость к механическим и климатическим воздействиям;
• стандартизация и унификация технологических и конструктивных решений;
• надежность узлов, блоков и самого устройства в целом;
• повышенная технологичность в результате комплексной автоматизации сборочных работ и контрольно-регулировочных действий;
• низкая трудоемкость, материалоемкость и себестоимость.

Печатная плата имеет также и недостатки, но их совсем немного: ограниченная ремонтопригодность и высокая сложность добавления изменений конструкции.

К элементам таких плат относятся: диэлектрическое основание, металлизированное покрытие, представляющее собой рисунок печатных проводников, контактных площадок; фиксирующие и монтажные отверстия.

Требования, которые предъявляет к этим изделиям ГОСТ

• Печатные платы должны иметь однородную по цвету диэлектрическую основу, которая должна быть монолитна по структуре, не содержать внутренних пузырьков, раковин, инородных включений, трещин, сколов, расслоений. Однако допускаются одиночные царапины, вкрапления металла, следы одиночного удаления непротравленного участка, а также проявление структуры, которое не меняет электрические параметры изделия, не уменьшает допустимого расстояния между элементами рисунка.
• Рисунок - четкий, с ровным краем, без вздутий, разрывов, отслоений, следов инструмента. Допускаются незначительные местные протравы, но не более пяти точек на квадратный дециметр, при условии, что остальная ширина дорожки будет соответствовать минимально допустимой; царапины длиной до шести миллиметров и глубиной до 25 микрон.

Для улучшения коррозионных характеристик и повышения паяемости поверхность платы покрывают электролитическим составом, который должен быть сплошным, без отслоений, разрывов и подгаров. Фиксирующие и монтажные отверстия необходимо располагать в соответствии с чертежом. Допускается иметь отклонения, определенные классом точности платы. С целью улучшения надежности пайки на все внутренние поверхности монтажных отверстий напыляют слой меди, толщина которого должна быть не менее 25 мкм. Этот процесс называют - металлизация отверстий.

Что такое классы печатных плат? Под этим понятием подразумевают классы точности изготовления плат, они предусмотрены ГОСТом 23751-86. В зависимости от плотности рисунка печатная плата имеет пять выбор которого определяется уровнем технического оснащения предприятия. Первый и второй классы не требуют высокоточного оборудования и считаются дешевыми в производстве. Четвертый и пятый классы требуют специальных материалов, специализированного оборудования, идеальной чистоты в производственных помещениях, поддержания температурного режима. Отечественные предприятия массово выпускают печатные платы третьего класса точности.