Установлен запрет на отображение страницы во фрейме. Не работает вебвизор, что делать? Что сделать, если вебвизор не работает через "Яндекс. Метрику"

Любовь Казарновская всегда энергична и ее тонусу можно вполне позавидовать. Она успевает многое: ездит с гастролями по России и зарубежью, преподает в своей академии, проводит мастер-классы, а также является членом жюри музыкальных телепередач. В ближайших планах оперной певицы — открытие музыкальных салонов в столице, а также создание галереи в Германии и Франции, где будут петь и выставлять свои картины молодые таланты со всего мира. В личной жизни Казарновской сложилось так, что она и муж являются не только партнерами, но и близкими людьми, до сих пор влюбленными друг в друга. С недавних пор пара почти не расстается, и сейчас они наслаждаются своим близким общением. В творческой атмосфере вырос и их сын, который полюбил музыку и стал скрипачом.

Любовь родилась в 1956 года в Москве. Ее отец – генерал запаса, занимался военно-дипломатической работой, а мама, по профессии филолог, преподавала русский язык и литературу. Неудивительно, что будущая певица еще в детские годы проявляла способности в гуманитарных предметах, являясь постоянной победительницей в городских олимпиадах по литературе. Несмотря на то, что девушка уже тогда демонстрировала свой певческий талант и была солисткой в эстрадно-джазовой школьной студии, она совсем не стремилась стать певицей, собираясь после школы получить профессию журналиста.

Но получилось так, что совершенно случайно Казарновская поступила не в МГУ, а в Гнесинский институт. А уже позднее она закончила также Московскую консерваторию. За время своей сольной карьеры оперная певица была солисткой театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в Москве и театра оперы и балета имени Кирова в Ленинграде, а также пела в лучших оперных театрах мира. Уже несколько лет она сотрудничает с телевидением, являясь членом жюри телепрограммы «Призрак оперы», шоу «Один в один!» и «Точь-в-точь» на Первом канале.

На фото Любовь Казарновская в молодости

Еще в молодости Любовь поняла, что очень нравится юношам. Большеглазая красотка с длинными светлыми волосами кружила головы парням всего курса, а вскоре в ее личной жизни появились и первые серьезные отношения. Однако, только встретив своего будущего мужа, австрийского продюсера Роберта Росцика, она поняла, что это ее мужчина. Будущие супруги познакомились друг с другом в 1989 году. В то время Казарновская пела на сцене Мариинского театра, а Росцик, который был импресарио, приехал в Россию, чтобы найти молодые таланты и пригласить их работать в Венскую оперу. В числе этих счастливчиков оказалась и молодая певица.

Вскоре между молодыми людьми завязалось тесное общение, а затем вспыхнул роман. Когда Роберт вновь приехал в Россию, он сделал Любе предложение. Однако, чтобы сыграть свадьбу, влюбленным пришлось собрать огромное количество документов. Родители сначала были в шоке, но когда поговорили с будущим мужем дочери, приняли его как родного. У Роберта — славянские ­корни: его отец, хорват, родом из Югославии, а мама — австрийка из Верхней Австрии. Его родители знали русский язык, поэтому и сам Росцик получил образование в Венском университете, где изучал русский язык и читал классику.

На фото Любовь Казарновская с мужем Робертом Росциком

Супруги мечтали о детях, и наконец в 1993 году у них родился сын Андрей. Но певица не сидела в декрете и почти сразу вышла на сцену. Так как она часто бывала на гастролях, времени на личную жизнь и семью почти не оставалось, поэтому муж стал первым помощником в воспитании сына. Конечно, за мальчиком присматривали няни, однако, именно супруг Казарновской делал все возможное, чтобы мальчик чувствовал себя нужным родителям.

На фото изображен сын Любови Казарновской — Андрей

Сейчас Андрей увлечен дирижированием и учится в Московской консерватории. Юноша играет на скрипке и у него уже появились ученики. Супруги имеют два дома: один находится в Москве, а второй они приобрели в Германии. В свободное время они любят читать, что-нибудь приготовить или просто посидеть у телевизора. Сейчас муж часто сопровождает певицу на съемках, стараясь надолго с ней не разлучаться.

Как писал один из музыкальных критиков, "Казарновская пела неплохо до того, как сошла с ума"

Чем она хороша?

У Казарновской в 80-90-е был яркий голос, хорошие актёрские данные и выигрышная внешность - стройная шатенка с хорошей фигурой. Это позволило ей блеснуть на оперной сцене. Она пела в столичных театрах, потом получила приглашение в Зальцбург (это священное моцартовское место и самый престижный музыкальный фестиваль в Европе) спеть одну из партий в Реквиеме Верди, и выступила в семи спектаклях главного театра мира - нью-йоркского Метрополитен. Что, конечно, говорит о хорошем уровне её вокала. Плохих певцов туда не берут.

Вот, например, она в роли Саломеи из оперы Рихарда Штрауса (постановка Мариинского театра 1995 года).

Саломея - юная психопатичная эратоманка и убийца. В этой сцене она с нетерпением ждёт, когда же отрежут голову святому Иоаканаану. Казарновская тут по-настоящему впечатляет. Партия очень трудная.

Вот ещё симпатичный ролик с Голубого огонька 1982 года, где она поёт с Владимиром Черновым.

Ещё Казарновская хороша в разговорном жанре, она умеет увлекательно и ярко высказываться. И никогда не упускает такой возможности: она живо комментирует выступления участников всяческих проектов на Первом канале, ведёт музыкальную передачу на радио "Орфей", часто даёт интервью и приходит на ток шоу.

И конечно, очень хорошо, что у неё такая неуёмная энергия. Улыбка и жизненный драйв всегда украшают человека. Она обаятельная и легкая на подъём в свои 62.
Что в ней плохо?

Казарновская потеряла голос много лет назад. Это, конечно, не просто плохо, это беда для певицы, и ей можно только посочувствовать. То ли соматическая астма, как говорит сама Казарновская, то ли неправильное обращение с голосом тому причиной - неизвестно. Но это факт.

И очень плохо то, что она, тем не менее, всё ещё поёт, вместо того, чтобы уйти тихо в педагогику или ещё куда. Она, собственно, и ушла, куда только могла, но петь не перестаёт.

И поёт не просто плохо, а душераздирающе, фантастически, неслыханно плохо! Её коллеги вокалисты хранят по этому поводу скорбное молчание и никогда не комментируют её пение. Да и никто не комментирует, это ниже уровня всякой критики. Казарновская превратилась в прикол ютуба. Двадцати секунд хватит, чтобы получить представление.

Собственно говоря, очень многие поют тогда, когда голос уже кончился. Если уж Монсеррат Кабалье поёт в 85 лет и Пласидо Доминго выжимает из себя последние звуки в 77, то чего бы и Казарновской не петь? Никто силком народ на её концерты не тащит.

Но тут всё дело в том, что Кабалье и Доминго заслужили себе такую блестящую репутацию, что народ идёт просто посмотреть на эти живые реликвии великого искусства. Никто уже и не ждёт от них выдающегося пения.

А у Казарновской этой репутации нет. Отработать штатной солисткой ведущих театров Советского Союза (но не Большого) в течение 8 лет, подписать контракт на несколько разовых выступлений на Западе и получить несколько положительных рецензий в зарубежной прессе - это ещё не повод считать себя звездой международного формата.

И вроде бы, что тут такого, что у человека раздутое самомнение? Многие этим грешат.

Но она сама создаёт себе фальшивую репутацию средствами совершенно беспардонного пиара. С помощью мужа - профессионального театрального агента. Вот выдержки из её биографий в разных источниках (понятно, что их не редакторы сочиняли, а этот семейный пиар-тандем):

Казарновская - профессор. Это звание она присвоила себе сама, поскольку ни одного дня не преподавала в ни в одном вузе и не имеет учёных степеней.
Она - доктор музыкальных наук. Сама по себе это фраза - анекдот, потому что такой научной степени нет в природе. Это все равно, что написать - "доктор танцевальных наук".

Она закончила институт имени Гнесиных, Московскую консерваторию и аспирантуру при ней. На самом деле она начинала своё образование не в институте, а в училище имени Гнесиных. В списке выпускников Московской консерватории она не значится вообще (возможно, не доучилась? или консерватория по ошибке упустила имя такой славной своей выпускницы?) и, следовательно, о какой аспирантуре может идти речь? Собственно, большой вопрос - для чего певице аспирантура, но зачем сочинять? К примеру, Анна Нетребко не скрывает, что после второго курса консерватории ушла на заработки в Европу и на этом её образование закончилось.
Казарновская пела на лучших сценах мира: Ла Скала, Ковент-Гарден, Санта Чечилия. Да, пела, но далеко не всегда потому, что эти театры её приглашали и лично с ней подписывали контракты, а в составе труппы Мариинки, приезжавшей туда на гастроли. В зачёт себе она может поставить только разовые контракты с Метрополитен-опера в начале 90-х и ещё несколько спектаклей.

Для сравнения, в эти же годы её партнёр по дуэту на Голубом огоньке (см. последний ролик) баритон Владимир Чернов был приглашён в Метрополитен на правах штатного солиста на длительный срок и действительно сделал себе блестящую международную карьеру. Но кто у нас знает это имя? А про Казарновскую - что она оперная дива - знают все)

Смешная строчка из одной провинциальной газеты о Казарновской, как раз передающая "размах" её вокальной карьеры: "Певица, которую считают за честь приглашать лучшие оперные театры мира, в минувший вторник дала концерт в областном ДК им. Кирова.

Кстати, она упорно поддерживает легенду о том, что до сих пор все театры мира просят её спеть у них хоть разок, и она бы спела, ещё как! но не хочет из принципиальных соображений. Мол, измельчала опера, режиссёры - все, как на подбор, проходимцы, петь уже никто не умеет как следует, и она выше всего этого.

Она - единственная русская исполнительница партии Саломеи, лучшая вердиевская певица и лучшая Татьяна Ларина. Это уже просто ложь, распространяемая Казарновской и людьми, далекими от музыки. "Саломею" Рихарда Штрауса только Мариинский театр ставил уже три раза, и с главной партией прекрасно справлялись другие русские сопрано. И назначать себя главной вердиевской певицей - это даже комментировать нет смысла.
Она удостоена высоких наград у нас и на Западе. В России она получила только премию Ленинского комсомола в пору расцвета её таланта (1986 год). Награды "престижного центра в Кембридже" и "Американской академии", о которых сообщается в её биографиях - это примерно как "доктор музыкальных наук" - пустой звук, поскольку никто не знает таких организаций.
Она основатель всяческих фондов и общественных организаций. Копните хотя бы один из них, и вы поймёте, что и за этой вывеской пусто.

Но публика верит ей, и покупает билеты на её концерты по приличной цене, и думает, что так вот оперные дивы и поют. В опере, видать, положено такие звуки издавать. А то, что она дива - ясно издалека. Как писала другая провинциальная газета, "даже когда она идёт по улице - сразу видно: оперная дива!"

А то не видно! Наряды - главное средство создания образа примадонны.

Плохо ещё то, что где Казарновская - там сразу самый дурной опереточный стиль. Знойные взгляды, откровенные декольте, чувственные позы, страстные стоны в вокале в исполнении дамы пенсионного возраста - это уже как-то странно смотрится. Все, наверное, видели по TV её дуэты со всякими "королями российской эстрады".

Казарновская сама себе Гомер, Пимен и барон Мюнхаузен - всё вместе. Перед каждой её концертной поездкой в регионы, представитель Казарновской звонит в районную газету и велит взять у "дивы" интервью. В этих интервью она чего только не рассказывает о себе!

Обычно это байки в стиле: "и вот сидим мы с Караяном, и он мне говорит...", или - "публика в Италии орала и визжала от восторга!". Или - "после моей Дездемоны овации не кончались 40 минут!" Или про то, как Паваротти с Доминго только её и обхаживали со всех сторон: один всё время кормил её пастой, а другой нянчился с её ребенком. Видимо, им больше делать нечего было.

И как всё это может не действовать на неокрепшие российские души? Наша добрая и доверчивая провинциальная публика рукоплещет Казарновской, кричит "браво" (а первым кричит всегда её супруг на последнем ряду), и верит, что это настоящая классика и есть. Любит Любу, как родную, за её пламенные речи, за танцы на сцене, за весь этот цирк с воплями, и искренне считают её прекрасной певицей.

Первая мысль, которая приходит в голову, когда её слушаешь: наверное, Казарновская не способна оценить себя адекватно. (Как писал один из музыкальных критиков, "Казарновская пела неплохо до того, как сошла с ума"). Но это вряд ли. Вон как она обличает все недостатки других певцов, когда сидит в жюри всяких шоу на TV! А если это так, то ей должно быть хоть немного стыдно за этот гигантский развод народных масс во имя того, чтобы построить себе вторую дачу под Ярославлем (первая у неё в Баварии, кажется).

Спасибо.

P.s Отзыв слушателя.
Алла Закурдаева

Это возмутительно!
Ходили с подругой на концерт Казарновской у нас в Барнауле. Ожидали чудного вокального вечера, а получили полное разочарование и испорченное настроение.

Это нельзя назвать пением: сплошное дребезжание, нечистая интонация, пугающие, неожиданные вдруг выкрики на высоких нотах, подъезды... Более того, "Хабанера" и "Цыганская песня" в исполнении Казарновской, на мой взгляд, вообще образцы пошлости и манерности: темповые неточности, опять-таки "подъезды" на началах фраз, грубые окончания, кривлянья на сцене. Всё это граничит с дурным вкусом.

В общем, мы не смогли дослушать до конца даже первое отделение - вынуждены были встать и уйти. И мы были не одиноки. Вечер был испорчен.

Создалось такое впечатление, что это, простите, какая-то пародия, а не пение профессиональной певицы, коей себя считает Л.Казарновская. Прямо-таки образец того, как нельзя петь! Это возмутительно!

Любовь Юрьевна, имейте совесть, будьте человеком! Надо уважать и себя, а самое главное, публику, которая купила билеты и пришла на Ваш концерт. Публика - не стадо баранов! Так петь нельзя, это стыд и позор! Если Вы уже в силу возраста или каких-либо еще причин не можете нормально петь, не лучше ли просто не выходить на сцену?

— Любовь Юрьевна, какая самая яркая встреча Нового года была в вашей жизни?

— В 1990-х годах мы с мужем и сыном жили в Нью-Йорке — я работала в «Метрополитен-опере». Там такое правило: на каждую роль назначается два-три исполнителя, и когда одна певица поет спектакль, другая, дублерша, ее страхует. Дездемону в опере «Отелло» мы пели втроем: две американские звезды — Рене Флеминг и Кэрол Ванесс — и я. Поочередно страховали друг друга. В спектакле, который шел вечером 31 декабря 1995 года, на подстраховке была я. Когда по времени начался третий акт, стало очевидно, что уже можно начинать провожать старый год. Одиннадцатый час — пора!

Только я собралась приступить к праздничной трапезе — муж вдруг говорит: «Нет, все-таки подождем, не надо пока ни шампанское открывать, ни наедаться». Я изумилась: «Чего ждать-то? Все, время вышло». Но Роберт настаивает еще немного

потерпеть. Поскольку я привыкла доверять его интуиции, терплю. И буквально через пять минут раздается звонок — артдиректор спрашивает: «Люба, что ты делаешь?» Отвечаю честно: «Собираюсь отметить Новый год и лечь спать. У нас же маленький ребенок, и вставать придется рано». Он говорит: «Боюсь, тебе придется лечь на сцене «Метрополитен». У певицы сел голос. Машину мы тебе уже вызвали, антракт будем держать, сколько потребуется. Выйдешь прямо на четвертый акт». А это самая сложная сцена Дездемоны: молитва в спальне и смерть от рук Отелло.

Влетаю в «Метрополитен», гримируюсь, надеваю ночную рубашку и выскакиваю на сцену. Зрителям, разумеется, сообщили, что в связи с болезнью миссис Ванесс спектакль продолжит миссис Казарновская. (С улыбкой.) После спектакля были такие овации, которых я больше никогда в жизни не получала: полчаса люди не уходили — они стояли, хлопали и восторженно кричали.

Все закончилось уже без двадцати двенадцать. Все: музыканты, артисты, костюмеры, помрежи — прямо на сцене стали устанавливать импровизированные столы, застелили их бумажными скатертями, притащили какие-то закуски, не донесенные до дома, шампанское и… (Смеясь.) Это был самый неожиданный Новый год в моей жизни!

— Браво интуиции Роберта!

— Да, если бы мы выпили шампанского и наелись салата оливье да селедочки под шубой, я не смогла бы петь. Никогда в день концерта не позволяю себе есть, разве что фрукт какой-нибудь перехвачу.

— Пожалуй, вы первая из отечественных оперных певиц высокого класса оказались такой стройной. Прежде примадоннами были женщины крупные, и объяснялось это тем, что полнота — неизбежная составляющая профессии, так как способствует резонированию голоса и красоте его звучания.

— Почему-то в нашем сознании укоренилось такое мнение, что оперная солистка должна быть этакой дородной, грузной тумбочкой, футляром с голосом на ножках. Полная ерунда. Я еще в молодости внимательно рассматривала фотографии блистательных примадонн прошлого. Например, Лина Кавальери — красотка, солистка императорских театров, или Мария Каллас — одна из величайших оперных певиц, или великолепные Роза Понсель, Тереза Стратас… У них были неповторимые голоса, но они были стройными, хрупкими и грациозными. А образы, создаваемые ими, — волшебными, изумительными в своей

искренности. Но как можно всерьез воспринимать 15-летнюю Саломею, или 17-летнюю Татьяну, или Кармен — весом в полтонны?! Ведь исчезает правдивость. Это похоже на фарс, и становится смешно.

В век Интернета, кино, индустрии гламура зрителям хочется видеть и на оперной сцене актрис красивых, стройных, соответствующих облику тех героинь, которых они воссоздают. Например, наш сын, выходя со спектак­ля ­Большого театра, в голос хохотал: «Мам, ощущение, что побывал на шоу ряженых!» А ему есть с чем сравнивать — он с нами много путешествовал и бывал в разных оперных театрах.

Пятилетняя Люба с папой Юрием Игнатьевичем и мамой Лидией Александровной. Фото: Из личного архива Любови Казарновской

— Кстати, о сыне. Известно, что для оперных певиц роды опасны с точки зрения профессии — результат для пения непредсказуемый. А вы решились, причем на пике карьеры…

— Действительно, после родов случаются серьезные проблемы. Многие отговаривали. И все же, когда мне выпал такой шанс — родить ребенка, зачатого в любви, я не сомневалась ни секунды. И немедленно отказалась от нескольких привлекательных контрактов.

Рожала я в Вене, где мы с мужем тогда жили. У меня был дивный врач. Я спросила: «Наверное, надо делать кесарево сечение?» Он засмеялся: «Тебя, певицу с таким голосом, кесарить?! Да ты дыханием надавишь, и ребенок вмиг выскользнет». В реальности, конечно, получилось не так волшебно, но все же родила я довольно легко. Спасибо, Роберт помогал: держал мою голову. Потом объяснял, что от боли во время схваток я так истово ею трясла и билась об аппарат, измеряющий давление, который стоял в изголовье кровати, что он боялся, как бы я не пробила в затылке дырку. (Смеясь.) Я же помню, что опасалась, как бы муж не упал в обморок при виде моих мучений.

Когда мы с Андрюшкой перебрались домой, Роберт взял на себя все хлопоты о малыше. На сцену я вышла, когда сыну было три месяца. После родов мне пришлось подтверждать свой статус, потому что дирижеры и режиссеры были обеспокоены: «Надо послушать, в какой она теперь форме». А я была в прекрасной. На мой взгляд, петь стала гораздо лучше — голос окрасился незнакомыми красками, в нем появилось женское начало, теплота.

Так вышло, что у меня был заключен контракт на работу в оперном театре Сан-Франциско, и мы улетели в Америку. Из-за 11-часовой разницы во времени ребенок просыпался в четыре утра, а мне, чтобы нормально репетировать, надо было высыпаться. И бедный Роберт хватал сына в охапку и бродил с коляской по улицам в компании местных бомжей, иногда присаживаясь передохнуть в круглосуточных кафе.

— Роды часто способствуют прибавке в весе. Вам удалось этого избежать?

— Что вы! За время беременности я набрала 30 кг. Правда, половина после родов быстро сошла, а с оставшейся пришлось помучиться. Занялась спортом, бегала по утрам, села на жесточайшую диету и, пока не стала влезать в любимые платья, пока не понравилась себе в зеркале, не успокоилась.

— Вы пели с великими певцами, дирижерами. Вас с ними связывали только творческие отношения?

— Не только. Дружеские тоже. В «Метрополитен-опере» практически жили большим семейством, постоянно собирались на всевозможные пати, вечеринки: артисты, пианисты, иногда и дирижеры присоединялись. Общались, шутили, рассказывали интересные истории. После спектакля было заведено ехать к кому-нибудь домой, и хозяин всех угощал. Лучано Паваротти был очень открытый, гостеприимный, распахнутый миру. Обожал колдовать на кухне, потчевал всех итальянскими деликатесами: пастой, спагетти, ризотто. А Альфредо Краус, блистательный испанский тенор, готовил паэлью — это был его конек. Причем каждый раз разную: овощную, куриную, рыбную, с морепродуктами. Моими же эксклюзивами были борщ, котлеты и пельмени — мы их лепили вместе с Робертом. У коллег они именовались «равиоли а ля рюс». Новый год часто отмечали большой компанией.

— В век Интернета, кино, индустрии гламура зрителям хочется видеть и на оперной сцене актрис красивых, стройных, соответствующих облику тех героинь, которых они воссоздают. Фото: PersonaStars

— А празднование старого Нового года у вас в почете?

— Мы семьей всегда отмечаем. И в моем родительском доме так было. Обычно новогоднюю ночь проводили в узком семейном кругу, а на старый Новый год к родителям приходили друзья, соседи, все обменивались подарками, устраивались домашние вечеринки. Елка не разбиралась, готовилась вкусная еда, оливье, бабушка пекла пироги с осетриной, луком и яйцом, гости приносили всякие деликатесы.

А еще раньше, как только начиналась зима, мы собирались всей родней у моей бабушки с маминой стороны, рассаживались за большим столом и лепили немыслимое количество малюсеньких пельменей — настоящих, сибирских. Они укладывались в мешки и вывешивались за окно — так было принято в Сибири. Да и в Москве тогда еще были настоящие зимы — до минус сорока доходило. Потом, по мере надобности, замороженные пельмешки доставались и бросались в горячий бульон. А приготовленные макались в приправу (разведенные водой уксус, горчица и перец) и в сметану. Непередаваемая вкуснота.

— Вы так смачно рассказываете про еду… Как же вам удается сохранять отличную форму?

— Во-первых, оперное пение требует больших затрат калорий — очень уж серьезная эмоциональная и физическая отдача. Вот сегодня я пела два часа и, думаю, истратила все калории, которые набрала за день. А во-вторых, я слежу за собой. К сожалению, с пирогами и пельменями приходится дружить уже гораздо реже, чем в детстве.

Питаюсь дробно — часто и помалу. Не сочетаю белки с углеводами, то есть про мясо с картошкой и макароны по-флотски забыла. Изредка нарушаю, конечно, но в таком случае на следующий день в еде приходится делать брейк: два яблока, груша — и все. И заставляю себя час, два, три бегать по безумной Москве. Тогда все как-то правильно укладывается — не в жир, а куда нужно. Еще йогой занимаюсь. Вообще я считаю, что физические упражнения для певца обязательны. После них и чувствуешь себя лучше, остаешься энергичной, в рабочем тонусе.

— Забавно, меня часто спрашивают: «Вас как объявлять: народная артистка СССР или России?» Но никакого официального признания у меня нет. Я лично убеждена, что давно заслужила звание народной артистки этой страны, и мне очень приятно, что публика считает так же. Фото: Эмиль Матвеев/ТАСС

— Да уж, тонусу вашему можно позавидовать. Поете на лучших сценах мира, преподаете, пишете программы на радио, снимаетесь в телепередачах, проводите мастер-классы по разным городам России, создали фонд в поддержку классической музыки, международную академию Voice & Violin («Голос и скрипка»)…

— (Со смехом.) А наступивший год у меня будет совсем сумасшедшим. Он же получается юбилейным, причем дважды — и по дате рождения, и в связи с 35-летием творческой деятельности. Соответственно, мы готовимся к большому юбилейному шоу, а чтобы оно получилось интересным, работать приходится по максимуму. Но без ущерба для множества других дел: концертов, проектов, записей.

Мне предстоит огромный тур по России и зарубежью. Очень много сил отдаю своей академии, которая существует уже четыре года. В ней я объединила юных скрипачей и певцов (от 8 лет до 21 года) для совместного музицирования. Мы с ними выступаем в разных городах мира.

Кроме того, в Германии я открываю художественно-музыкальную галерею, где будут проводиться музыкальные встречи и выставляться молодые художники со всего мира, и в первую очередь российские. Нечто подобное намечается и во Франции. А в Москве скоро распахнет двери постоянно действующий музыкальный салон — как продолжение традиций салонов русского музыкального общества XIX века. Мечтаю, чтобы таких «островков счастья» в нашей жизни было как можно больше.

С этой же целью принимаю самое активное участие в обожаемом мной фестивале «Провинция — душа России», который проводится в селе Вятское Ярославской губернии. Вы бы видели, что было здесь десять лет назад: убитая деревенька с завалившимися зданиями и пьяными мужиками. А сейчас там идеальный порядок. Десять музеев работают, звезды самого высокого уровня приезжают — музыканты, артисты, художники, скульпторы. Круглый год идет творческая работа.

— Слушайте, а почему ни в одном справочнике не указано, какие у вас звания?

— А их у меня нет, ни одного. Забавно, но где бы я ни оказалась, перед выступлением меня обязательно спрашивают: «Вас как объявлять: народная артистка СССР или России?» Приходится объяснять, что ­никакого ­официального признания у меня нет. Честно скажу, в какой-то момент мне было достаточно неприятно осознавать, что многие артисты, которых зрители знать не знают, народные, а я — нет. Но потом я просто отодвинула от себя эту тему. Насовсем.

Я лично убеждена, что давно заслужила звание народной артистки своей страны, и мне очень приятно, что публика считает так же. Разумеется, я знаю, как эти звания обычно получают: спускается сверху бумажка — выдвинуть по квоте столько-то человек, и каждый начинает бегать с обходным листом, собирать подписи на себя — на звание или на награду. Я считаю это ниже своего достоинства.

— Ну, категоричности вам не занимать. По телепередачам, где вы являетесь экспертом, заметно, что вы человек прямолинейный и бескомпромиссный. Будучи в свое время членом жюри программы «Призрак оперы», вы в своих оценках были крайне строги, жестки и непримиримы. Однако в шоу «Точь-в-точь» предстали совсем иной — что называется, белой и пушистой. Что случилось — характер стал мягче или получили другие установки?

— Просто был другой репертуар. В первом случае артисты пели арии из опер, оперетт, классических мюзиклов, и, озвучивая такое, они брали на себя большую ответственность. Когда исполнение получалось не на уровне, я, безусловно, спускала Полкана. При этом еще сдерживала себя. Если бы стала высказываться по-настоящему, могла бы наговорить на 80 процентов больше того, что звучало в эфире перед многомиллионной аудиторией. Я считаю так: если люди ввязались в проект, они знали, на что идут. Раз замахнулись на сложнейший жанр, так уж будьте любезны слушать комментарии профессионалов.

А в шоу перевоплощений все иначе. Здесь в основном эстрадный репертуар, больший акцент на то, как люди перевоплощаются, насколько прочувствовали персонажа, проникли в таинство тембра и звукоизвлечения. И моя задача — комментировать только это. А задача Хазанова, Ярмольника, Аверина — оценить участников с актерской точки зрения. Поэтому-то я достаточно лояльна к тому, что они делают.

Признаюсь, для меня в проекте было много приятных открытий. Допустим, Женя Дятлов — блестящий вокалист. Как он владеет голосом, как умеет передать тембром существо своего персонажа! Это вызывает огромное уважение. Максим Галкин — невероятный профессионал именно по перевоплощению. Лада Дэнс оказалась прекрасной певицей, великолепно передающей пластику голоса, я даже не ожидала. Я ей сказала: «Ладка, тебе надо заниматься!» Она говорит: «А возьмешь меня в ученицы?» Я пообещала дать ей несколько уроков, но вообще-то у меня реально нет времени — я очень занята с классическими вокалистами.

Жюри шоу «Точь-в-точь» на Первом: Геннадий Хазанов, Любовь Казарновская, Максим Аверин, Анна Большова и Леонид Ярмольник. Фото: PersonaStars

— Интересно, а что при вашей-то занятости убедило вас участвовать в развлекательном шоу?

— Мне позвонил директор Дирекции музыкального вещания Первого канала Юрий Викторович Аксюта. Когда я услышала о шоу перевоплощений, удивилась: «А я-то при чем?» Он пояснил: «Нам нужно, чтобы вы в проекте говорили с участниками на серьезном языке — именно о вокально-драматическом образе. Экспертные замечания от вас будут крайне важны. Может, прислушавшись к ним, кто-то изменит свой репертуар, взгляд на профессию». Так и убедил. А кроме того, мы ведь на программе не только обсуждаем номера, мы рассказываем истории о великих людях, ставших гордостью вокального искусства, то есть стараемся привнести какую-то просветительскую нотку в проект.

— Откуда у вас такая страсть к просвещению?

— Из окружения, в котором я росла и взрослела. В 17 лет я оказалась ученицей удивительной женщины и гениального педагога — Надежды Мат­­веевны Малыше­вой-Виноградовой. Ей я обязана всем, чего достигла в жизни. Дама была человеком позапрошлого века, этакая француженка: аккуратные букли, две косички, всегда безупречно одета, жила в доме на Старом Арбате с мемориальной доской: «Здесь жил выдающийся ученый, академик Виктор Владимирович Виноградов». Это был ее муж — известнейший филолог, пушкинист, именем которого назван Институт русского языка. Весь цвет отечественной филологии — Лихачев, Лотман, Толстой, Костомаров, Андроников — его ученики.

А сама Надежда Матвеевна в свое время аккомпанировала Шаляпину, была педагогом-концертмейстером в оперной студии у Станиславского. В ее квартире собирался весь цвет отечественной музыки и литературы, поистине великие люди. И я впитывала в себя эстетику и культуру XIX века, постигала понятие хорошего вкуса, овладевала культурой исполнительства и культурой человеческого общения — на высочайшем уровне.

У нас, в родительском доме, тоже собирались незаурядные люди, среди них было много филологов. Мама любила устраивать семейные обеды. Сама она была интереснейшим человеком — невероятно образованная, начитанная, по профессии — педагог русского языка и литературы. Ее предки Шахматовы (ударение на сибирский лад на вторую «а») — сибиряки из купеческого сословия — занимались лесом.

Мой прадед Григорий Алексеевич был абсолютным Ильей Муромцем — я видела фотографии. Всем детям своим он дал высшее образование. Бабушка, мамина мама, Софья Григорьевна, стала врачом. Прошла и революцию, и Великую Отечественную войну как фронтовик. Муж ее, мой дедушка, был крупным ученым-физиком, работал в системе образования, носил в петлицах генеральские ромбы. В тридцать седьмом году разделил судьбу многих — был репрессирован как враг народа, впоследствии реабилитирован. Но воевал рядовым — по приказу Сталина «искупал кровью». Прошел всю войну. Выстоял, не сломился, не пал духом. Вообще и он, и бабушка были невероятными энтузиастами и оптимистами, абсолютно несгибаемые. Настоящие партийцы, искренне верившие в идею.

Тем не менее в нашем доме культивировались патриархальные традиции исконно русского семейного уклада. Это благодаря тому, что с нами всегда жили мои бабушки по папиной линии: его мама Надежда Ивановна Скорнякова и ее родная сестра Вера Ивановна. Они волжанки, чудом сохранившие в советской реальности дух XIX века. По родословной — тоже из купцов, только их зажиточное семейство испокон веку занималось выделкой и обработкой меха.

Бабули покрестили и меня, и мою старшую сестру, когда мы были еще совсем крохами. Папа протестовал: «Мама, опомнись, меня же снимут с работы!» На что бабушка Надя сказала: «Юрочка, успокойся, никто не узнает, мы все сделали очень тихо. Но девочки обязательно должны быть крещеными». А отец, на минуточку, был кадровым офицером, дослужился до звания генерал-майора, работал с Жуковым, Коневым, Рокоссовским…

— Я пообещала Ладе Дэнс дать несколько уроков, но у меня реально нет времени: я очень занята с классическими вокалистами. Мастер-класс Любови Казарновской в Санкт-Петербурге. Фото: Интерпресс/ТАСС

— С мамой вашей они как пересеклись?

— История отношений моих родителей удивительная. В тридцатых годах семья мамы осела в Омске: дедушка стал там председателем облисполкома — по-нынешнему губернатором, бабушка заняла должность руководителя крупного концерна. Мама пошла в местную школу, в ней же учился папа. Он потом утверждал, что влюбился сразу же, прямо в пятом классе. Некоторое время спустя мамина семья переехала в Москву. Школу родители окончили одновременно, в год начала войны.

Дальше мама с бабушкой отправились в эвакуацию в Свердловск, туда же был эвакуирован Ленинский педагогический институт, ректором которого являлся тот самый профессор Виноградов. И мама, поступив, стала его студенткой. А папа, поступив

в Рязанское артиллерийское училище, сразу же вместе с курсом был отправлен на фронт — под Москву. Бабушка рассказывала, как матери, провожая сыновей, рыдали: «Пропа-а-али наши мальчики…» Я говорила сыну, когда он был старшеклассником: «Андрюш, представляешь, твой дедушка попал в самый кошмарный водоворот: мороз тогда был -42 °С, а они, несчастные мальчишки, дни и ночи проводили в окопах, в ужасе надвигающейся смерти. А ведь он был твоим ровесником». Отец прошел всю войну, принимал участие во всех ключевых битвах, не единожды был ранен. До сих пор в нем два полученных под Сталинградом бродящих осколка — в руке и в бедре. Поразительно. Не зря бабушка говорила: «Юрочка родился в рубашке».

После Победы 22-летний папа, уже в звании майора, приехал в Москву и поступил в военную академию. Тут же принялся разыскивать маму, которая к тому времени уже получила диплом о высшем образовании и стала преподавателем русского языка и литературы. На Арбате он подошел к будке-справочной, чтобы спросить мамин адрес, и вдруг увидел ее, идущую прямо ему навстречу. В 1946 году они поженились, и два года спустя родилась моя старшая сестра Наталья. Она стала филологом, специалистом по французской грамматике, читает лекции во Франции. И прожили наши родители в мире и согласии 46 лет — прервала идиллию смерть мамы.

— Можно предположить, что и вам было уготовано филологическое будущее…

— Безусловно. Поскольку я являлась победительницей всех городских литературных олимпиад, педагоги пророчили мне профессию журналиста. И у меня на этот счет не было никаких сомнений. О певческой карьере даже мысль не закрадывалась, хотя с малых лет пела недурно: была солисткой в школьной эстрадно-джазовой студии, где мы делали аранжировки на все модные композиции, в моем репертуаре были песни Эллы Фитцджеральд, Луи Армстронга, The Beatles, Deep Purple…

Но по пути в МГУ, куда мы с мамой отправились подавать документы на журфак, мы проходили мимо Гнесинского училища, и она вдруг сказала: «Смотри-ка, у них второй тур, может, попробуешь?» Я не успела даже додумать эту мысль до конца, как мамиными усилиями оказалась перед экзаменационной комиссией. Что-то исполнила и вдруг услышала: «Такую талантливую девочку берем». Потом мама призналась: «Я ведь наблюдала за тобой, поющей. От тебя в эти моменты прямо сияние исходило. Не использовать такой шанс было бы преступлением».

— Я была ученицей гениальной Надежды Матвеевны Малышевой-Виноградовой. Ей обязана всем, чего достигла. Фото: Из личного архива Любови Казарновской

— Любовь Юрьевна, а когда же вас посетило чувство, созвучное вашему имени?

— Ажиотаж с мальчиками начался, когда, преодолев подростковую нескладность, я неожиданно выровнялась. Со своими длинными светлыми волосами и большими глазами стала похожа на принцессу из мультфильма «Бременские музыканты» и заняла позицию первой красавицы на курсе. Я была очень влюбчивая и достаточно легкомысленная — всем парням кружила голову, но не более того.

Потом были, конечно, более серьезные отношения, со страстями, с волнениями. Но вот какая штука: только встретив Роберта, я поняла, что одной увлеченности, страсти мало. Важно, когда мужчина становится не просто возлюбленным, но настоящим другом, помощником, человеком, который не только во всем поддерживает тебя, но и слышит изнутри. Мне повезло, Роберт оказался именно таким. Ни разу меня не постигло разочарование. Бытовые мелочи и пустяковые придирки не в счет. Главное, мы с ним — две полностью совпадающие половинки, часто даже одновременно начинаем говорить, причем одними и теми же словами.

Он появился в моей жизни в 1989-м, когда открылся железный занавес. Я тогда уже работала в Мариинском театре. Господин Росцик, импресарио из Австрии, приехал со своим шефом для отбора молодых певцов из России, чтобы пригласить их в Венскую оперу, директором которой этот шеф как раз должен был стать. После множественных прослушиваний они отобрали 12 человек, в числе которых оказалась и я. До того моего отъезда в Австрию Роберт мне несколько раз звонил, и мы подолгу болтали. Неожиданно выяснилось, что у нас одинаковые вкусы, взгляды.

На прослушивании в Вене я пела очень удачно, и мне предложили показаться выдающемуся австрийскому дирижеру Герберту фон Караяну, который делал «Тоску» для знаменитого Зальцбургского фестиваля. Я в панике: «Ни за что не поеду!» Роберт в недоумении: «Почему? Тебя же единственную выбрали». Я пояснила: «Не хочу позориться. Петь Караяну — все равно что петь Богу». Конечно же Роберт настоял: «Ты должна, ни в коем случае нельзя упускать такой шанс». Мы поехали в Зальцбург, я спела маэстро, и он резюмировал: «Я хочу, чтобы летом вы пели со мной «Реквием» Верди». Это была фантастика! Так был подписан мой первый в жизни контракт.

А с Робертом отношения продолжали развиваться, мы все больше привязывались друг к другу. Общались на русском — у него блестящая русская речь. После моего возвращения в Россию он снова приезжал к нам по делам, мы встречались, взаимная

симпатия крепла. Уезжая, Роберт мне постоянно звонил из всех точек мира, счета накручивались сумасшедшие. Постепенно стало понятно, что вместе нам замечательно, а в разлуке тоскливо. Одно слово — влюблены.

Во время очередного своего приезда Роберт сделал мне предложение, и я ответила согласием. Сообщила родителям. Отец отреагировал сдержанно, а мама была в шоке: «Ты с ума сошла?! Во что ввязываешься? У иностранцев совсем другая ментальность, такие браки неизбежно плохо кончаются». Но после знакомства с моим женихом реакция оказалась совсем другая: «Так он же абсолютно наш парень! Чувствует русский язык, традиции, мыслит по-нашему, ощущает культурное пространство и вообще все про нас пони­мает».

— Нам с Робертом пришлось добывать и оформлять кипы документов, чтобы нас расписали. Свадебная церемония в Вене (1989). Фото: Из личного архива Любови Казарновской

— Почему? У вашего супруга славянские ­корни?

— Роберт по отцовской линии из старинного аристократического рода. Его отец — из Югославии, хорват, хорошо знал русский, и Роберт рос в традициях чтения Пушкина и прослушивания шаляпинских пластинок. В итоге поступил в Венский университет на факультет славистики по специальности «русский язык» и потом стажировался в МГУ.

А мама Роберта — исконная австрийка из Верхней Австрии. Когда мы познакомились, отца его уже не было в живых. Конечно же перед встречей я очень нервничала, боялась не понравиться, не найти контакт, вызвать отторжение и желание приложить все усилия к тому, чтобы разорвать наши отношения. Но ничего такого не произошло. Роберт сразу представил меня как свою невесту и тут же преподнес мне обручальное кольцо. Тогда я немецкий еще не знала, поэтому с будущей свекровью мы общались по-английски. По ее сдержанности я поняла, что она не в восторге от выбора сына. Так и считывалось — мол, все понятно, русская девушка мечтает заполучить в мужья состоятельного австрийца. Но, понаблюдав за нами, мама сказала Роберту: «Боже, да вы просто единоутробные, словно дети одних родителей. Это так странно».

Дальше нам пришлось добывать и оформлять кипы документов, преодолевать немыслимое количество препон и преград, выставленных российскими ведомствами на пути к нашему браку. Наконец мытарства Роберта достали. Был 1989 год, и он готовил в Большом театре громадный благотворительный концерт в помощь пострадавшим от землетрясения в Армении, на который пригласил оперных звезд мирового уровня. В Вене он зашел в советское посольство, сообщил атташе по культуре, что намеревается жениться на мне, и потребовал выдать документ, подтверждающий согласие властей на мой брак с австрийским гражданином. Его попросили подождать два дня, после чего ответили очередным отказом. (С улыбкой.) Ну не хотели они выпускать насовсем из страны молодую перспективную солистку, начинающую бурную международную карьеру.

Стало ясно, что наш адов круг не закончится никогда. Роберт, доведенный бесконечными отказами до отчаяния, позвонил по официальному телефону в посольство и, зная, что все разговоры там прослушиваются, гневно сказал: «Никакой перестройки у вас нет, вы живете по прежним канонам советского режима, и я не стану ничего делать в вашем Большом театре. Не желаю!» Через день раздался звонок из посольства: «Роберт, мы посоветовались с товарищами и решили, что можем дать Любови Казарновской бумагу, о которой вы говорили». Так наконец состоялась наша свадьба. В трех отделениях.

Сначала церемония проходила в Вене. Роберт собрал в роскошном ресторане родственников, друзей и близких знакомых семьи. С разных концов света приехала разношерстная итальяно-венгерско-югославская родня отца. И по линии матери очень много народу собралось. Это было чудо… Потом мы устраивали свадьбу на даче у моих родителей и, наконец, третьим заходом гуляли в Санкт-Петербурге с коллегами и друзьями.

— Как люди отнеслись к тому, что вы, молодая певица из России, вышли замуж за европейца — известного, богатого импресарио? Не подозревали в корысти, расчете?

— Конечно, судачили. Но мой муж весьма щепетилен и поступил чрезвычайно благородно: едва мы поженились, немедленно прекратил работать в своей конторе, пояснив, что не хочет, чтобы кто-нибудь мог попрекнуть его тем, что все лучшее он отдает жене-певице. Мне сказал: «Я буду тебе во всем помогать, но работать в официальном агентстве мне кажется нечестным». Так и порвал с деятельностью импресарио.

Более того, его шеф, заняв должность директора в Венской опере, очень надеялся, что Роберт станет его заместителем. И муж — точно знаю — мечтал о том же, потому что он обожает оперу, знает ее, чувствует, влюблен всей душой в запах кулис, в общение с артистами. Конечно же отказ от такого предложения по собственной воле для него был драмой, но все же он принес такую жертву. Ради меня. И занялся организацией разных независимых проектов. Постепенно все пересуды сами собой сошли на нет. Да и о чем судачить, если мы с мужем вместе уже четверть века? (Улыбаясь.) Без любви вряд ли столько продержались бы.

— К нашей радости, Андрюша тоже влюблен в музыку. Он скрипач, но очень увлечен дирижированием. Фото: Из личного архива Любови Казарновской

— К расширению семейства еще не готовитесь?

— Пока нет. Сын считает, что не готов к семейной жизни. Говорит, что семья — огромная ответственность и надо сначала встать на ноги. Нас, родителей, такая позиция устраивает. Это по-мужски. Тем более мы видим, что Андрей начал потихонечку зарабатывать свою копейку — взял нескольких учеников. Его отец, кстати, тоже работал в студенчестве. Родители ему сказали:

«Роберт, раз ты так сильно увлечен оперой, значит, на билеты сумеешь заработать». И он оформился переводчиком в русских группах. Да и другими заработками не гнушался — в каникулы работал ночным портье, статистом в оперу нанимался — стоял в «Аиде» с опахалом. Зато получал возможность бесплатно слушать великих исполнителей.

К нашей радости, Андрюша тоже влюблен в музыку. Учится на четвертом курсе Московской консерватории. Он скрипач, но сейчас увлечен дирижированием. Откровенно счастлив. Видя это, и мы с Робертом чувствуем себя абсолютно счастливыми.

Любовь Казарновская

Семья: муж — Роберт Росцик, импресарио, продюсер; сын — Андрей (22 года), студент

Образование: окончила Московскую консерваторию

Карьера: оперная певица (сопрано), солистка Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко (1981-1985), Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова (Мариинка) (1986-1989). Пела в спектаклях Большого театра, «Метрополитен-оперы», «Ковент-Гардена», «Ла Скала», Венской оперы и других лучших оперных театров мира. Радиоведущая, член жюри телепрограмм «Призрак оперы», «Точь-в-точь»